— Прошел быстро, — подмигиваю я. — Вот не будешь взрослых слушаться, тоже как я, растяпой вырастешь и упадешь где-то.
— Так синяк от этих, да! С записками? — а в голубых глазищах гнев блестит.
— Нет, конечно, Ваня, что ты. Он или они исчезли. Испугались переполоха, наверно.
— Я найду их, — бормочет он себе под нос и головой поводит в разные стороны, под ноги себе втупляя.
У меня по коже моторошный холодок проходит. Как предчувствие беды.
— Ваня, не смей, — слишком строго говорю я. — Даже не думай. Они уже убрались, уверяю тебя. Этим занимаются серьезные люди.
От моего тона он обиженно вскакивает на ноги, и на угловатом лице искажается каждая черточка.
Я перегнула палку с указанием, поэтому тяну к подростку руку, но он сердито в сторону прыжком отдаляется.
Теперь на меня не глядит.
— Я расстроюсь, козленочек, если с тобой что-то случится. Хуже, чем синяк дурацкий.
— Не расстроишься, — вскидывает лохматую голову, — потому что ничегошьки не случится. Я знаешь, как умею. Потом покажу!
— Покажи сейчас, — прошу ласково, а изнутри каждая деталь окружающего мира вдруг выпуклой кажется. Словно я поменяла форму своего существования, и теперь предметы четырехмерные.
— Неа. Как будет готово! Я тебя защищу!
Мотает головой следующие пятнадцать минут, как уговариваю его рассказать. Ухожу к Васе в пристройку в гнетущих чувствах.
Решаю все-таки ему сказать, хоть толку от этого ноль будет. Но тревожит меня разговор неимоверно. Я будто в будущее чувствами заглянула, а там — беда.
Кулак, ожидаемо, гнусно ерничает и с грязью Ваню смешивает.
— Нет, ты не понимаешь, что-то странное в этом есть. Он как одержимый выглядел.
— Ага, ну как обычно. Забей, что он может. Придумал способ своровать только. — Он разглядывает спинку кресла, которая только что под тяжестью его туши разошлась по краям. — А с чего ты решила, что первую записку оборвыш написал?
И тут я вспоминаю. Там была фраза, как от Вани я услышала. «Сиротам богачи не нужны».
Только об этом я Кулаку уже говорить не буду.
— Потому что детский почерк показался и вообще детская затея.
— Это не детский почерк точно, — бормочет он. — Просто неаккуратный.
«Сиротам богачи не нужны».
Тогда в магазине слова слышали я, Мира, Сергей Степанович, начальник полиции Петренко и двое полицейских.
Троих отсекаем, трое остаются.
Ничего себе. Решаю придержать пока мысль, ибо… не шибко она умная, в целом. Мало еще где Ваня мог подобное услышать. Это всего лишь фраза.
Хотя совпадение странное.
Глава 31 АЛИСА
Марат выносит вердикт: добротно готовиться к ответному удару после публичного выступления. Послушав безопасника в присутствии меня и пиар-команды, Кулак вызывает Марата на отдельный разговор.
Оба возвращаются не в духе. Догадываюсь, что Вася вообще все хочет переиграть.
— Созвон через четыре часа, — отключает он пиар-команду и мы остаемся наедине в его кабинете.
Здесь и домовик повесился бы от тоски. Пусто все.
— Ответный удар — сразу нет и никогда, Алиса. Так не пойдет. Я подставлять тебя не буду. Забудь об этом, — едва не срывается он на крик, когда я пытаюсь что-то добавить.
Блин, думать все заново. А такой внятный план нарисовался.
Но мне тоже страшно. Особенно после того разговора с Ваней. Не хочу, чтобы и козленочек оказался втянутым в нападение идиота невменяемого какого-то.
Кулак останется в офисе — явно хочет остыть немного, ко всему прочему, — а я планирую забежать к Мире.
Но сначала он хочет показать мне какие-то доки в машине. Куллинан припаркован в переулке-тупике, примыкающем к проспекту.
Резко распахивая заднюю дверцу, Кулак сминает мои волосы на затылке, утягивая меня в короткие рьяные поцелуи.
Сразу становится понятно что за длинный «документ» кое-кто собирается мне показать.
В веренице движений — попытках мгновенно устроиться на сидении, захлопнуть дверь и продолжать лизаться — смеюсь над нашей неуклюжестью, но тут же охаю, растворяясь в плену его разгоряченного тела, безжалостно раздавливающего меня.
— Здесь… здесь улица прямо, — пытаюсь говорить внятно, но мне мешает настойчивость его языка.
— Да, веди себя тихо, а то все узнают, что ты и не скромница вообще.
— Наглый бычара! — возмущаюсь я. Он довольно выдыхает в мой последующий стон, как только устраивается внутри меня наполовину длины.
Хорошо, что его ладонь сцепила мой затылок в хватке — мое головокружение лишь усиливается с каждым новым подходом; жаркий сухой вихрь словно у меня в мыслях взвивается по спирали и тут же распыляется коловертью по коже вниз, волна за волной…
Замираю бездумно, когда Кулак мне шею цапает зубами и неожиданно — рваными, нежными подстегиваниями — проходится ладонью по всему, что находится между моими половыми губами. Я ошеломленно кончаю, взрыв столь оглушительный, не слышу даже собственных выдохов.
— Умница, — припадает он рокочущим голосом к моему уху. — Просто отличница. Я только начал, а ты уже умница.
И похищает мои вымученные вдохи, не пропуская ни одного, когда градом засаживается, каждый раз до мучительного упора, беспрестанно шлепая меня яйцами.
Мурлычу сама не знаю какие слова и какую мелодию одновременно с его задушенными выдохами. Пульсация внутри погружает в неперебарываемый транс, хотя я и разлетелась повторно секунд пятнадцать тому назад. От россыпи смазанных поцелуев душа мелко подрагивает.
— Давай дневник, поставлю все пятерки, — с хрипами в голосе нежится он к моему лицу. — Или че там сейчас. Печатки бы тебе со зверюшками надавил. С рыбкой, например. Такая же мокренькая, как и ты.
Даже вылезти из-под него пытаюсь, от негодования на дурацкие, кринжевые шуточки.
— Смешно, как в школьном КВН, — пыхчу я, но все равно тянусь губами к наглецу.
— Чесняк, даже хуже, наверно, — смеется он.
А потом Кулак переворачивает меня на себя, спиной устраивая у себя на грудине, стремглав раздвигая мне ноги, и вмиг засаживается снизу. Кожаная обивка под моей ладонью, кажется, плавится, а удерживающая меня на месте пятерня раскаленным клеймом ощущается. Собственный изумленный вскрик различаю — и тот будто молнией с моих ресниц соскакивает, потому что перед глазами коротит белыми вспышками.
Толстая головка упрямо тарабанит одно и то же местечко у меня внутри, и острота всех ощущений собирается иголкой прямо там.
— Да, вот так, Алиса, — грубо повторяет он невпопад ритму.
Пищу и кричу, когда расползаюсь от разрядки, и утягиваю его за собой. Пытаюсь лицо ладонью спрятать. Еще не отдышавшись, Кулак напоследок по-хозяйски похлопывает меня по напрочь раскрытым влажным складкам , и от этого жеста возбуждение искрой-нитью прошивается по моему телу снизу вверх.
— Ну вот, теперь идти куда-то, — ною я без фильтра. — Еще целый день впереди.
— Ты справишься, маленькая, — Кулак даже платье мне поправляет, но за плечо прикусывает. — А если что, иди домой и жди меня после обеда. Это разминка только, перекус, ага, продолжим потом. Съем тебя.
Не могу сдержать улыбку, как дурочка, хоть кое-кто слишком самодовольным стал. Надо пресекать, но… Эх, потом как-нибудь.
С Куллинана он меня снимает, обхватив за бедра, за что я ему втайне благодарна, а то на ногах что-то твердо не удерживаюсь. И нога моя несчастная подергивается, даже массирую страдалицу наспех.
Чмокаю его столичное Величество на прощание, а он на меня грозно смотрит.
— А ну иди сюда, научу тебя целоваться, отличница.
—//—
Дела в «Все по 15» пошли в гору, и мы договариваемся с Мирой обмыть радостный поворот событий на следующей неделе.
Шагаю до избы Сергей Степановича, как вижу мчащегося на велике Ваню. Сзади на сетке пристроена многочисленная утварь. Поддаюсь порыву, пытаюсь следовать за ним.
Когда становится понятно, что колеса быстрее моих ляжек, ловлю мимо проезжающую машину. За рулем одна из асфальтоукладчиц, смешливая красавица Валентина. Мы пытаемся догнать Ивана, но безуспешно.
